Вступление. Что же происходит в мозге, когда мы переживаем смерть эго? Эта загадка долгие годы будоражила умы учёных. Ещё поколение назад подобные вопросы относили скорее к философии, но сегодня у нейробиологов появились инструменты заглянуть в мозг даже в моменты мистических озарений. ФМРТ и ЭЭГ открыли окно в то, как выглядит «я» на нейронном уровне – и что с ним происходит, когда оно временно исчезает. В этой главе мы научно объясним феномен эго-диссолиции: познакомимся с Default Mode Network – «сетью по умолчанию», которую называют нейронным вместилищем эго, рассмотрим эксперименты Робина Кархарт-Харриса с ЛСД и псилоцибином, узнаем о роли нейромедиаторов вроде глутамата и о том, почему состояние эго-смерти бывает пугающим для мозга. Попробуем соединить язык нейронов с языком мистиков.
Default Mode Network: «узел эго» в мозге. В начале 2000-х нейрофизиологи сделали любопытное открытие: когда человек ни о чём конкретном не думает, его мозг вовсе не отдыхает, а активно работает особая сеть областей – так называемая сеть пассивного режима (Default Mode Network, DMN). Эта сеть включает участки префронтальной коры, теменной доли и другие – своего рода центральный узел саморефлексии. Если упрощать, DMN – это «сеть “я”»: она включаетcя «по умолчанию», когда мы не заняты внешней задачей, и начинает генерировать мысли о себе, размышления, воспоминания, воображение будущего. Именно DMN, по меткому выражению Майкла Поллана, – «оркестровый дирижёр» мозга, склеивающий наше чувство непрерывного эго из хаоса разрозненных сигналов. Когда вы предаетесь мечтам или прокручиваете в уме разговор – активна сеть по умолчанию. Она же, как выяснилось, часто чрезмерно возбуждена при депрессии, тревоге и внутренних конфликтах, гоняя по кругу мысли о себе. Не случайно буддисты аналогично описывали блуждающий ум как «обезьяна, скачущая по веткам» – возможно, речь шла именно о буйстве DMN.
Как связана эта сеть с эго-смертью? Оказалось, что у опытных монахов в глубокой медитации и у людей под психоделиками DMN подавляется до необычно низкого уровня. Исследования в Imperial College London под руководством Р. Кархарт-Харриса показали: псилоцибин (активное вещество грибов) вызывает резкое снижение согласованной активности в узлах сети по умолчанию, фактически «выключая» нейронный субстрат эго. Похожее наблюдалось и с ЛСД: в 2016 г. команда Кархарт-Харриса с помощью фМРТ впервые визуализировала состояние «растворения эго» – и оно коррелировало с распадом нормальных связей DMN и всплеском дезорганизованной активности во всём мозгу. Поллан образно описал этот эффект: «когда активность DMN резко падает, эго временно исчезает, и привычные границы между собой и миром растворяются». Иначе говоря, мозг перестаёт проецировать привычную «картинку я», и субъективно человек переживает исчезновение себя и слияние с окружением. Впечатляюще, что сходные данные получены и для глубокой медитации: нейрофизиолог Джадсон Брюэр обнаружил, что у опытных медитаторов во время максимального сосредоточения также деактивируется сеть по умолчанию, уступая место состоянию «бездумного присутствия». Таким образом, на нейронном уровне мистический опыт перестаёт выглядеть чудом – это следствие определённых изменений в мозговых сетях, особенно в той, что отвечает за нашу самость.
Химия просветления: серотонин, глутамат и прочее. Разумеется, сети не падают сами по себе – их работа регулируется нейромедиаторами и рецепторами. Сейчас известно, что классические психоделики (псилоцибин, ЛСД, DMT) действуют главным образом через серотониновые рецепторы 5-HT2A. Их активация «расшатывает» нормальные ритмы нейронов, повышает хаотичность сигнала – то, что Кархарт-Харрис назвал переходом к высокоэнтропийному режиму мозга. В обычном состоянии мозг довольно консервативен: с возрастом нейронные связи становятся всё более закостенелыми, повторяя привычные паттерны (рутина мышления, психологические защиты). Высокая энтропия значит, что сигналы текут свободнее, нарушая обычные маршруты. Кархарт-Харрис описал шкалу: на одном полюсе – состояния с высокой энтропией (психоделический трип, детское сознание, творческое вдохновение, а также патологические – острый психоз), на другом – низкоэнтропийные (навязчивое мышление, сильная депрессия, кома). Эго можно представить стражем порядка на этой шкале. Когда порядок слишком жёсткий (низкая энтропия), эго становится тюрьмой – это видно при депрессии или ОКР, когда человек застрял в ограниченном образе себя и мира. Психоделики же резко повышают энтропию, выводя мозг из «тюрьмы эго»: вдруг устанавливаются новые связи между областями, которые обычно не «разговаривают» друг с другом. На сканах видно, как под псилоцибином разные зоны мозга начинают обмениваться сигналами намного более интенсивно и непредсказуемо, чем в норме. Это можно сравнить с тем, как засохшая почва разрыхляется – да, на время наступает хаос, но потом она может дать новые всходы. Не случайно в клинических испытаниях разовое погружение на псилоцибине помогало «перезапустить» мозг при депрессии, давая устойчивый терапевтический эффект. Очевидно, что дезактивация DMN и временная смерть эго снимают патологически жёсткие схемы мышления, позволяя психике обрести гибкость и свежий взгляд – отсюда антидепрессивный и прочий целительный потенциал опыта.
Помимо серотонина, исследуются и другие биохимические корреляты эго-диссолиции. Так, в одном эксперименте измеряли уровень глутамата – важнейшего возбуждающего медиатора – в разных отделах мозга во время псилоцибин-сессии. Выяснилось, что особенности опыта зависят от локального изменения глутаматной активности: повышение глутамата в медиальной префронтальной коре ассоциировалось с трудным, пугающим переживанием распада эго (возможно, отражая сопротивление «центра эго»), тогда как снижение уровня глутамата в гиппокампе совпадало с позитивным, экстатическим ощущением единства. Иными словами, нейрохимия может определять, будет ли эго-смерть адом или раем для субъекта. Также поднимается вопрос генетической и личностной предрасположенности: недавно учёные создали специальные опросники (Ego Dissolution Inventory и др.), позволяющие оценить склонность человека к эго-диссолиции. Сравнив результаты с психологическими чертами, обнаружили, например, что люди с хорошей способностью к осознанности (mindfulness) чаще описывают свой опыт как единение и реже – как мучительную утрату эго; напротив, высокая склонность к диссоциации или богатое воображение могут повысить вероятность негативного сценария. Эти данные перекликаются с опытом психиатров: подготовка и сеттинг сильно влияют на то, станет ли переживание потери себя травмой или прозрением.
Страх исчезновения и «режим паники». С нейробиологической точки зрения неудивительно, что эго-смерть нередко сопровождается ужасом. В конце концов, эго – это эволюционный механизм самосохранения. Мозг миллионами лет учился защищать организм от смерти, а тут вдруг ему предлагают принять «смерть» (хоть и только субъективную). Активируются глубинные структуры страха – миндалина, гипоталамус – как при настоящей угрозе жизни. Даже опытные психонавты порой переживают на пике трипа момент первобытного ужаса: сердце колотится, тело цепляется за жизнь, хотя объективно ничего опасного не происходит. Станислав Гроф отмечал, что при погружении в сильные изменённые состояния (через ЛСД или холотропное дыхание) практически у всех на определённом этапе возникает «кризис эго-смерти», сопровождающийся чувством близкой гибели и панической попыткой сопротивления. Он описывал серии сессий, где пациенты вновь и вновь доходили до этой грани и либо впадали в отчаяние, либо пытались «удержать себя», пока наконец не учились отпускать контроль. «Сознательная попытка не поддаться панике может привести к своеобразному ощущению преодоления физической смерти», писал Гроф, подчёркивая, что стоит перестать бороться – и страх сменяется глубочайшим освобождением. По сути, мозгу нужно «понять», что эго-диссолиция – это не настоящая смерть. Когда это понимание достигается, панический ответ угасает. Некоторые нейрофизиологи предполагают, что в моменты отпуска контроля усиливаются связи лобных областей с центрами положительного вознаграждения, и вместо реакции страха приходит чувство экзистенциального облегчения. Но если попытаться насильно удержать эго, конфликт между рассудком и хаосом трипа может только усилить ужас и привести к «бэд-трипу» – негативному опыту, сродни острому психозу. К счастью, временная дезинтеграция личности почти всегда обратима. Когда действие вещества проходит (или медитатор выходит из самадхи, или экстремал приземляется на землю), сеть эго возвращается онлайн – словно включается свет в комнате. Интересно, что зачастую она восстанавливается с некоторыми «новыми настройками»: человек может заметить, что прежние невротические модели ослабли, а мировосприятие расширилось.
Заключение. Современная наука лишь начинает постигать нейронные коррелаты того, что мистики описывали веками. Феномен смерти эго из эзотерического превращается в исследуемый и даже прикладной: понимание его механизмов открывает двери к новым методам терапии депрессии, избавления от зависимостей и экзистенциальных страхов. Но при этом каждое новое открытие подтверждает и мудрость древних: чтобы обрести новое сознание, надо позволить старому эго на время уйти. Мозг, как оказалось, способен «умирать» и возрождаться удивительно пластично. И хотя язык нейробиологии оперирует сетями и нейромедиаторами, суть переживания остаётся глубоко личной и трудноописуемой. Возможно, будущее принесёт ещё больше понимания, как переключать мозг в режим «без эго» безопасно и целенаправленно. А пока восточная мудрость и западная наука солидарны в одном: эго – лишь узел в бескрайней сети сознания, и распустив этот узел, мы на мгновение становимся всем.